Воспоминания о годах 1941-1944
В июне 1940 года в Эстонию вошли советские войска. Эстония стала частью СССР. Через год – 30 марта 1941 года состоялось воссоединение Эстонской Апостольской Православной Церкви с Матерью – Русской Церковью. Митрополит Таллинский и всея Эстонии Александр принес покаяние в грехе раскола, оправдываясь тем, что он пошел на это под давлением эстонского правительства только из желания и надежды сохранить Православие в Эстонии.
Для воссоединения в Таллин приехал Митрополит Виленский и Литовский Сергий, Экзарх Латвии и Эстонии. Я, тогда еще мальчик, стоял у царских врат с митрополичьим посохом.
21 июня 1941 года началась Вторая мировая война, а уже через месяц Таллин был оккупирован немцами. В церковной жизни начались нестроения. Митрополит Александр вновь ушел в раскол, уже не подчиняясь никакому Патриарху – ни Московскому, ни Константинопольскому, так что часть Эстонской Церкви, в нарушение канонов, стала самоуправляемой. Верным Матери-Церкви Русской остался Нарвский епископ Павел. Несмотря на военное положение, имя патриаршего местоблюстителя – Митрополита Московского и Коломенского Сергия – возносилось за богослужениями во всех вверенных его окормлению приходах.
Фронт все дальше продвигался в глубину России. Политика фашизма ярко выражена в одном из выступлений Гиммлера: «Русские люди должны быть увезены в Германию, став ее рабочей силой». План этот осуществлялся неукоснительно и жестоко.
Лагеря для перемещенных из России лиц были устроены и в Эстонии: Палдиски, Клоога, Пылькюла, куда пригнали около 100 тысяч человек.
В книге «С Богом в оккупации» настоятель Серафимовского храма в Санкт-Петербурге протоиерей Василий Ермаков пишет: «16 июля 1943 г. мы с сестрой попали в облаву (Орловская область). Немцы нас гнали под конвоем на запад в лагерь в Палдиски в Эстонии… было наших орловских около 10 или 12 тысяч человек, были красносельские, петергофские, пушкинские. Их привезли раньше. Смертность была высокая от голода и болезней. На зеленой полянке около Пылькюла каждый бугорок напоминает могильный холмик».
Об этих лагерях узнало таллиннское духовенство, выхлопотали у немецкого командования командировочные разрешения на посещение лагерей для духовного окормления.
Все эти достойные священники ныне уже отошли в мир иной, а тогда были еще в силах и очень энергичны. Первым инициативу взял на себя настоятель Таллинского Александро-Невского кладбищенского храма священник Ростислав Лозинский. Сразу же к нему присоединился любвеобильный отец Михаил Ридигер (отец нашего Святейшего Патриарха), который служил тогда в Симеоновском храме. Он обычно брал с собой и меня как псаломщика. Ездили с ним и его жена Елена Иосифовна, и юный Алексий. Потом стали ездить и другие священники: отец Борис Семенов, отец Петр Рахманин. Часто ездил я и с отцом Борисом. Приходилось обслуживать все три лагеря, но я как-то чаще бывал в Пылькюла. Вскоре выяснилось, что среди оказавшихся в лагере было и духовенство: священники – отец Василий Веревкин, отец Иоанн Попов, отец Валерий Поведский и диакон отец Петр Никольский. Отец Валерий выделялся из всех, он был особенный, всегда ходил в подряснике. Подрясник был ужасный, весь в заплатах. Но это была одежда священника. В книге «Таллинский пастырь» помещены мои воспоминания о нем.
Для совершения богослужений выделяли отдельный барак, где мы устраивали временный храм, куда люди приносили привезенные с собой иконы, одна женщина даже напрестольный крест принесла. Богослужебные сосуды и облачения привозили с собой из Таллина. Собирались и певчие из лагерников. Иногда приезжал церковный регент – мой бывший школьный учитель Николай Иванович Немчинов, который руководил пением. Народу собиралось много, молитвенный подъем был большой. Не всегда была возможность послать священника из Таллина. Тогда Владыка Павел благословлял мне привозить все необходимое, даже Антиминс возлагал мне на грудь. В таких случаях богослужения совершали лагерные священники, а я прислуживал и читал. Чаще других служил отец Валерий.
Вот воспоминания его дочери – Любови Валерьевны Поведской:
«Вскоре после того, как сгорел Коля [Коля, Таня, Сима – братья и сестра Любови Валерьевны], нас погнали сюда пешком. Через Брянские леса проходили. На улице ночевали. У кого было что, давали нам. Некоторые шли с коровами, давали нам молока… И картошку можно было копать на полях. Все мы шли сами – и Таня шла, и я. А Сима очень долгое время шел босой, у него обувь сгорела. Ему было тогда четыре года. Потом одна женщина по дороге дала маме кусок материала, и мама сшила ему тапочки. Охрана была немцы. Один раз, помню, сказали: если дальше не пойдете, то мы вас расстреляем… А потом в Синеозере всех посадили в товарные вагоны и привезли в Клоговский лагерь. В поезде кормили. И в Успение пригнали в Клогу.
В Клоге можно было ходить в лес за ягодами и грибами, а в Пылькюла все было огорожено проволокой, выходить было нельзя. За проволокой были и баня, и уборная…
Одну ночь мы сидели в лесу, а потом нас поместили в каменный барак. На семью давали одну кровать. Мы ночью все сидели на кровати, не лежали. До утра. Рядом с нашей кроватью была женщина с маленьким ребенком, который умирал. Папа ему отходную читал, и там его похоронили.
А в Пылькюла спали на трехэтажных нарах. У нас после пожара были только дерюжки – мы дерюжки стелили и дерюжками накрывались. Утром всех поднимали, днем только младенцам и больным разрешали лежать, а так все должны были сидеть или ходить.
В Клога кормили два раза баландой густой и давали три раза по большому куску хлеба и маленький кусочек булки, намазанный маргарином. Это в Клога, а в Пылькюла нет. В Пылькюла кормили такой жидкой баландой и маленький-маленький кусочек хлеба давали раз в день, вечером. И два раза в день чаем поили из малиновых кустов, из веток. Очень есть хотелось все время. Там, в бараке, были люди со своими коровами, они давали нам молочко с мукою. Построили плиту на улице и варили и угощали нас и всех, у кого ничего своего не было. Из Ленинградской области они были, взяли коров с собой, когда их угоняли.
Когда уже добились нашего освобождения, то немцы сказали, что без бани они нас из лагеря в город не выпустят. Так о. Михаил Ридигер, патриарха теперешнего Алексия папа, и отец Вячеслав, теперь наш владыка митрополит, приезжали просить, чтобы нам устроили баню и отпустили. Отец Вячеслав тогда еще не был священником, он ездил с о. Михаилом, с о. Ростиславом Лозинским. Ездил с ними по лагерям, чтобы там помогать бедным и убогим. Привозили вещи, продукты…
На вокзале в Таллине нас встретил отец Михаил. Он был с тележкой, но без лошади. Еще были Михаил Рейман (мирянин очень верующий, он на железной дороге работал и был хорошим резчиком по дереву) и отец Вячеслав – тогда тоже мирянин, он еще не был ни дьяконом, ни епископом. Он встречал нас на вокзале. Потом к нам приходил. Вскоре он женился и начал исповедоваться у папы, избрал его духовником себе.
Они отвезли нас на Якобсони, там в подвале поместили. Все шли пешком, только мама была в тележке, у нее было крупозное воспаление легких и сыпной тиф. Отец Ростислав устроил ее в больницу – немецкая больница была, там немцы ухаживали.
В Таллине нас обустраивал отец Ростислав с тетей Люлей. Это владыки митрополита родная тетя. Она нам одежду дала, обувь, потом выхлопотала у немцев карточки, чтобы нам давали хоть крупы дома варить. У нас ничего не было кроме дерюжек, которыми накрывались, да нескольких образов. Но когда папа стал служить, то нам сразу стали все дарить – и детям, и ему. Тогда наша жизнь пошла уже полегче».
Помню, в Палдиски служили на Крещение, воду освящали в нескольких местах.
В Таллине верующие старались собирать для заключенных продукты, одежду, лекарства, так как люди жили в жутких условиях, голодные, полуодетые. Многие умирали. Конечно, приезд духовенства, богослужения оказывали огромную духовную поддержку, давали силы, чтобы терпеть все лишения.
В лагере Клоога был детский дом для детей, оказавшихся без родителей. По возможности их старались взять в семьи на воспитание. Потом нашему церковному чиноначалию удалось выхлопотать перевод духовенства из лагерей в Таллин, в таллинские храмы.
Есть копия – перевод обращения к немецким оккупационным властям.
Отец Валерий организовал приход на Ситси и долго служил в Скорбященской церкви. Отец Василий Веревкин, к семье которого приписали пятнадцатилетнего Васю Ермакова с сестренкой, чтобы спасти их от голодной смерти, служил в Казанской церкви и потом – в Копли, продолжая ездить в лагеря. Есть его рапорты об этом Архиепископу Павлу. А отец Василий Ермаков – почитаемый пастырь в Санкт-Петербурге. Отец Иоанн Попов уехал в Россию. Диакона Петра Никольского определили в ныммеский храм. С ним оказался еще Григорий Селиванов, сын священника, научный сотрудник из Ленинграда, геолог, окончивший Горный институт. Впоследствии и его рукоположили во священника.
Трудами отца Михаила Ридигера возобновились богослужения в Георгиевском храме в Палдиски. Там однажды совершил Литургию Архиепископ Павел, который к тому времени переехал из Нарвы в Таллинн.
Вскоре Эстония была освобождена от немецкой оккупации.